Разве что только от интеллекта?
Во многом еще от семьи. Это все та же среда, которая нивелирует. Семья, школа, улица, окружение...Т.е. и друзья семьи, родителей, и собственные друзья детей, и нужный учитель в школе, который уважаем и которому хочется подражать...много всего. Вот еще из Васильева, так уж сегодня сложилось, его читаю - у него много в тему...
В день объявления войны Германии в августе четырнадцатого царь Николай ввел сухой закон. А мы – фронтовые сто грамм. И отменила этот царский сухой закон советская власть, когда правительство дилетантов не смогло свести концы с концами в еще не разграбленной, не погубленной до конца стране. Это, так сказать, фактор экономический.
– А что же может быть сильнее факторов экономических?
– Грех, – сказал Маркелов.
Сказал, как обронил. С весомым стуком.
– Разве тебе в школе не объясняли, что грех – церковное понятие, чтобы темный народ запугивать?
Глупо я пошутил. Прямо скажем.
– Народ другим запугивали, куда как более страшным, – спокойно, задумчиво даже продолжал Маркелов. – Надо было не просто страх в душах людских поселить – надо было совесть убить. А грех – единица измерения совести. Ее пограничный столб. Снесли столбы и – простор! Гуляй, ребята, все дозволено. Пить – на здоровье, украсть – да бога ради, девчонку несчастную обмануть – ну и молодец парень. И ведь это все – только начало, только первые ро-сточки того ядовитого, что в душе без внутреннего закона расцвесть способно.
– Это – что одной, так сказать, отдельно взятой души касается. А чтоб всех разом опустить до уровня полной бездуховности, что надо сделать? А надо народную нравственность загадить во имя построения общества невиданной справедливости.
И ведь – загадили.
– Это ты насчет повального разрушения церквей?
– Вера – свобода совести твоей, твой выбор. Нравственностью она не занимается.
– Загадками заговорил, Маркелов.
– Какие уж тут загадки… – Маркелов невесело вздохнул. – Нравственность не на веру в Бога опирается, а на семью.
– Да понял я все.
– Ничего ты не понял, потому что мозги у тебя отравлены, – отрезал он. – Семья маленькому без всяких лекций пример свой собственный в душу вкладывает. Пил отец – и сын будет пить, бил мать при нем – и он свою жену колотить будет, ругался непотребно – и сын ругаться будет. Тут прямая зависимость, потому что нет и не может быть для ребенка примера выше, чем его родители. И тут никакие красные галстуки, никакие комсомольские посиделки ничего уже сделать не могут.
– Ты, стало быть, общественное влияние ни во что ставишь?
– Это все – нитки. У нас – красные, у немецких фашистов – коричневые, у Пол Пота – черные с кровавым отливом. И все эти нитки на шпульку наматываются в душе твоей. И если шпулька такая заложена – ты женщину никогда не ударишь, при детях не выругаешься и голодному кусок хлеба протянешь. Какие бы нитки на душу твою ни наматывали, ты всегда так поступишь, как твои родные поступали.
